сегодня
29 марта, 05:37
пробки
0/10
курсы валют
usd 92.26 | eur 99.70
сегодня
29 марта, 05:37
пробки
0/10
курсы валют
usd 92.26 | eur 99.70

С этой хохмой я приехал в Новосибирск

Фотографии Евгения Бекарева предоставлены ЦКиО "Победа"

Режиссёр и телеведущий Александр Гордон открыл в Центре культуры и отдыха «Победа» цикл лекций «Кино +» и рассказал, почему кино, на его взгляд, не является искусством.

Надо же было придумать цикл образовательных лекций «Кино +» и начать его с лекции «Кино -».

Один психиатр, который как-то не пустил меня в армию, заметил, что у меня вынесенное мышление.

Это означает, что я про себя думать не могу, а думаю только когда говорю. Поэтому сегодня вы будете мучительно наблюдать за этим процессом.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 2
20 декабря в кинотеатре «Победа» Антон Долин прочтёт лекцию «Как авторское кино стало массовым»

Перед моей лекцией, чтобы узнать, к чему вас готовят, я погуглил «Гордон Новосибирск». Первые 20 страниц в поисковике были посвящены ломбарду. Оказывается, у вас в Новосибирске есть ломбард «Гордон». И я подумал: как же это символично, потому что ломбард — место, куда человек несёт дорогие ему вещи, чтобы получить что-то, чтобы прожить ещё чуть-чуть, в надежде, что он эти вещи потом выкупит.

А не так ли поступает любой художник? Он предлагает самое дорогое, что у него есть в душе, в надежде, что кто-то даст ему надежду на существование. Публика может быть совершенно легкомысленно настроена.

Хороший художник неизбежно, как герой трагедии, погибает.
А плохой художник, может быть, даже получит «Оскар».

Я не просто готовился, а даже себе конспект составил, чего со мной никогда не бывает: я же просто болтун. Поскольку тема заявлена, я вам должен доказать, что кино не искусство. Я подумал, как это аргументировать, кроме своей жизни. Я действующий кинематографист, хотя и не системный, который взялся на публику утверждать, что его работа — не искусство, и найти в этом утверждение хотя бы какое-то утешение.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 3

Я придумал два эпиграфа к нашей беседе. Первый из Державина и он, наверное, главный.

Река времён в своём стремлении
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.

Второй:

— Сёма, ты знаешь, что Эйнштейн приезжает в Одессу?
— А что он приезжает?
— Он приезжает рассказать про теорию относительности.
— Что за теория такая?
— Ты не слышал?
— Нет.
— Представь себе: волос на голове — это мало, а волос в супе — это много.
— И с этой хохмой он едет в Одессу?

Вот с этой хохмой я приехал в Новосибирск. Кино — не искусство.

Для того чтобы пойти дальше, нужно договориться о каких-то дефинициях. Определений, что такое искусство, наверное, несколько сотен, может быть, даже тысяч. Всякий, кто когда-то задумывался об этом, имеет собственное определение. Я посидел, подумал вслух и вот что я назвал дефиницией искусства. Можете соглашаться или нет. Потому что от этой точки дальше пойдёт разговор, и если вы с этим согласны, то тогда мы можем идти дальше; если нет, можете прямо на ходу оспаривать.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 4
«Искусство — это религия, которая имеет своих жрецов и должна иметь своих мучеников», — Оноре де Бальзак

Искусство, думаю я, — это то, что вызывает у подготовленной публики непосредственный эмоциональный отклик и, как следствие, качественное изменение мировоззрения слушателя или зрителя. Мы потом перейдём к тому, что искусство — ритуал и выросло из религии, как, например, театральное. И кино — наследник театрального искусства.

Но вы прекрасно знаете, что если придёте неподготовленные в концертный зал, где лучший оркестр мира, например Венский симфонический, будет вам играть что-нибудь вроде «Золота Рейна» Вагнера, да ещё и в концертном исполнении — с певцами, поющими на немецком и не одетыми в костюмы, то вы ни черта не поймёте. У вас не будет того, что древние греки называли катарсисом, то есть вы не достигнете цели, которую каждый человек, придя в зал, хочет получить от искусства.

Вы не достигнете возвышения, очищения, то есть искусство на вас не подействует.
Если он сыграет «Мурку», вам, конечно, полегчает,
но вряд ли настолько.

Массовое искусство потому и называется массовым, что оно не требует подготовки к восприятию. Искусство, о котором говорим мы, высокое искусство, или — ещё мы говорим — святое искусство, требует жречества со стороны зрителя, некой подготовки к восприятию. Если все с этой максимой согласны, то давайте пойдём дальше.

Почему же кино не искусство? Я начал с того, что я действующий режиссёр, а значит, мне, наверное, первому нужно было бы кричать, что кино — искусство. А поскольку я действующий режиссёр, то должен вам сказать, где есть место творчеству. Так как без творчества искусства не бывает.

Четыре часа утра. Я сижу на кухне — одинокий, голый, трезвый и на мобильном телефоне записываю некие фантазии, которые потом станут сценарием моего фильма.

Пока история складывалась, меня всё радовало, и как только она сложилась, а сложилась, к сожалению, настолько, что кому я ни показывал сценарий — от туповатых профессионалов до абсолютно ничего не понимающих в кино людей — все говорили: «Класс». Меня это напугало.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 5
Премьера «Чайки» Чехова в постановке Евтихия Карпова состоялась 17 октября 1896 года на сцене петербургского Александринского театра

Я вспомнил слова Чехова после провала «Чайки» в Санкт-Петербурге: «Дурак, такую повесть испортил». Я и подумал, чем отличается творчество моё как автора сценария от творчества литератора. Только тем, что литератор — счастливый человек: всё, что он написал, может либо показать, либо опубликовать, либо спрятать в стол. Если я пишу сценарий, значит, это повод для создания некоего медийного произведения, которое называется кино. Если это повод, а я ещё и по совместительству режиссёр, значит, этот сценарий не даст мне покоя, и я начну наконец-то творить.

Творил ли я, когда писал сценарий? О да. Так ли бы я творил, если бы писал просто прозу? Абсолютно так же. Получал бы я от этого удовольствие? Да. Но написал я не прозу, а сценарий, его надо делать.

И дальше начинается хождение по мукам. Я как режиссёр, поскольку никто из продюсеров в меня не верит, становлюсь ещё и сам себе продюсер:
иду искать деньги.

В этом случае они нашлись у государства, но это исключительный случай.

Потом я начинаю снимать кино, и эта дикая толпа из 50 человек мне кажется безработными жлобами, которые почему-то собрались на площадке. И я всё думаю: а когда творчество начнётся? Ладно, сейчас мы снимем материал, а потом в монтаже я начну творить. Но сейчас идёт монтаж, я в ужасе смотрю на этот материал, думаю, как его организовать. Где тут творчество?

Это я изнутри, про то, что кино настолько сложно организованное производство, такая фабрика амбиций, случайностей, погоды, техники, технологий, что там от творчества у тех, кто работает в нём, остаётся гулькин нос.

Изнутри кино — не искусство,
изнутри кино — это фабрика.

Но результат — точно искусство, думаю я. Кино же вышло, его же поколения смотрят разные.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 6

Но если мы вспомним виды искусства, которые нам известны, они все апеллируют к нашим органам чувств. Информация, которую мы получаем, вызывает целый ряд эмоций, которые потом могут превратиться в чувства, а могут не превратиться. Исходя из этого музыка очень благодатна: она вечна. Музыка, написанная 100, 200, 300 лет назад, если публика подготовленная, попадает в неё прямо, эмоционально, вызывает то, о чём я говорю при определении искусства.

В живописи, как мы знаем, нет никаких изменений, по крайней мере структурных. От каменного века и наскальных рисунков до живописи сегодня, если она живопись, а не актуальное искусство, не произошло никаких изменений. Воспринимается это подготовленным зрителем напрямую и вызывает те же эмоции.

Поскольку кино — искусство синтетическое, которое объединяет в себе и живопись, и музыку, и театр, то есть представление, то значит, набор всех этих искусств, которые вечны, должны дать в результате вечное искусство кино. Подождите, говорю я в ответ: давайте вспомним, откуда и как возник театр. И какие жанры там были первые, а какие появились потом, потому что, чтобы понять, что такое кино, это очень важно.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 7

Театр возник из погребального плача. Погребальный обряд, когда скорбь была вызвана искусственно. Плакальщицам во все времена платили деньги. Погребальный обряд стал праосновой театра. Потом были разные фестивали от праздника Вакха до Диониса, что, в общем-то, одно и то же. Если вы помните, что по-древнегречески трагедия — это песнь козлов, козлы — актёры или жрецы, наряженные в шкуры, которые воспевают один из языческих праздников.

Как только возник театр, сразу, ещё до греков, он был определён в двух жанрах — трагедия и комедия. Трагедию очень скоро стали называть театральным жанром, в котором герой борется с роком и рок его побеждает. До сих пор мы трагедией считаем тот жанр, где есть действующее лицо, которое в результате своих действий погибает.

Трагедия может быть романтической, когда герой восстаёт против божественного устройства мира вообще, может быть античной, когда он борется с какой-то определённой силой, но герой неизбежно погибает. Трагедия в этом смысле — высокий жанр. И это предполагает, что результатом трагедии, то есть театральной постановки, станет катарсис — очищение от обыденного, возвышение души, воспитание чувств.

Не сопереживание, не сочувствие, не слёзы радости, не слёзы умиления, не слёзы над собой, не узнавание — нет. Зритель должен выслушать историю и очиститься в результате этой истории.

Что такое комедия? Это то же самое, но в пародийном ключе. Герой в комедии не погибает: он так же выходит бороться с роком, такой же непримиримый, но обстоятельства, ситуация, люди и он сам приводят к комичному финалу. Вместо того чтобы бороться с роком, он проиграл жизнь. И все смеются, поскольку здесь есть узнавание. И в том, и в другом случае это взгляд сверху: вы не стоите глаза в глаза с героем, вы с ним вместе не боретесь, не проходите с ним путь, как в каких-нибудь сакральных сказках. Вы наблюдаете над ситуацией сверху, и только её разрешение заставляет вас либо рыдать, либо смеяться.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 8

Я хочу вам напомнить, что кинематограф возник как технический эксперимент. Ещё до того как сняли знаменитое «Прибытие поезда», которое напугало всех в зале. А это было документальное кино. Заметьте: первое показанное кино было документальным. Так вот до братьев Люмьер в Америке Томас Эдисон уже проводил эксперименты над кинескопом, как он его называл. И вся разница между изобретением братьев Люмьер и Эдисона заключалась в том, что последний предлагал пялиться одинокому человеку в глазок и видеть, как какой-то ковбой скакал на лошади. Это была живая картинка. А братья придумали гениально — вынести проекцию на экран. И сразу возникла магия кино, которая заключается в том, что его можно смотреть не в одиночку и обязательно в тёмном зале.

Ведёт ли магия к возникновению искусства?

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 9
Первый киносеанс, проводившийся для всех желающих за плату, состоялся 28 декабря 1895 года в «Индийском салоне Гранд-кафе» в Париже на бульваре Капуцинок

Итак, кино, возникнув как документальное, уже следующей картиной стало вдруг постановочным и театральным; если вы вспомните первые российские или французские фильмы, то они стали пересказом тех театральных работ, снятых, как правило, неподвижной камерой для той аудитории. Монтажа ещё не было, Эйзенштейн ещё не практиковал. И вот этот общий план, на котором артисты играют экзальтированно, поскольку им казалось, что нужно докричаться до зрителя через экран, стал первым фильмом, который люди пошли смотреть в зал.

Для меня поразительно, но жанрами первых фильмов были трагедия и комедия, потому что общий план есть то самое отстранение в трагедии и комедии, в отличие от драмы, которая появилась гораздо позже. И вот только потом с изобретением среднего плана врывается в кинематограф драма, которая тут же его разрушает. Итак, мы видим, что всё-таки, используя техническую революцию, абсолютное ноу-хау, человек ничего нового дальше не изобрёл. Он решил, что ему дали инструмент тиражирования театрального пространства. Есть человек, картинка, живопись, композиция, звука ещё не было, но был человек и литература (титры) — это новый театр. Мало того, если помните, первые кинотеатры, в том числе в Москве, называли электротеатрами: есть электричество, и оно показывает театр.

Когда же кино становится тем, за что вы его сегодня любите, а я, если честно, терпеть не могу?

Как раньше не любил, так и не люблю. С появлением монтажа, как только возник Эйзенштейн, появилась идея монтажа, место действия можно было подробить, действующих лиц можно было укрупнить. Возникла идея авторского высказывания в кино.

Любое произведение искусства, на мой взгляд, — либо проповедь, когда человек знает тайну и пытается всеми силами открыть её другим, даже иногда очень настоятельно; либо исповедь, когда человек заблудился, не понимает и просит просьбы у других; либо гимн, когда всё хорошо, и слава тебе Господи, что всё хорошо. Никаких других высказываний нет, я имею в виду, авторских, а раз появился монтаж, появился автор. Значит, любое кино, которое мы с вами сегодня смотрим, относится к одной из этих категорий.

Когда вы приходите в театр, вы находитесь в условном мире. Вы понимаете, что находитесь в театре, что перед вами стоят актёры на сцене, что они сейчас будут что-то разыгрывать. Это условность, вы им верите, потому что знаете правила игры.

Вы пришли в театр, дядя Вася сегодня играет дядю Петю. Хорошо играет — замечательно, нет — плохо.

Когда вы приходите в кино ещё до монтажа, там двойная условность. Вы приходите в зал, где никаких дядей Петь, изображающих дядей Вась, нет. А дядя Петя изображал дядю Васю два года назад, это было снято на плёнку, и сейчас вам в зале с помощью проекции эту плёнку показывают, то есть вы дважды дети в кино. Перед вами же нет никого. Когда появляется монтаж, вы трижды дети, потому что не бывает у самой красивой женщины семиметровой морды на половину экрана. Но вы же это принимаете, потому что вы попали в мир условностей, и они создают для вас как раз то впечатление, которое вы получаете от кинофильма.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 10

Как только появился монтаж, появилась возможность перенести в кино драму, то есть разглядеть, вызвать сочувствие, те самые слёзы, уже не очищения, а сочувствия.

Когда вы плачете над высоким, вы плачете над судьбой человечества или человека. Когда вы сочувствуете кому-то, вы плачете над собой.

Никто из людей не способен, если он не святой, конечно, взять и проникнуть в другого так, чтобы разрыдаться. И всякий раз, когда мы жалеем другого, когда мы пускаем слёзы по чьему-либо поводу, мы плачем над собой. Нам себя жалко. Так вот драма обеспечивает эти слёзы. И кинематограф немедленно вцепился в эти слёзы, забыл про катарсис, про то, что должен тянуть к высокому.

Все кинематографические школы в основном отличались изобразительным рядом, способом существования актёров, но призывали к тому же самому.

Зритель в зале должен ржать.

9 ролей в кино сыграл Александр Гордон

Это та самая хорошая комедия, которая тоже становится психологической, то есть комедия положений сменяется комедией характеров. Кино — это всегда комедия дель арте. Чаплин пытался неловко падать, чтобы над этим смеялись, но без того, чтобы создать узнаваемый характер, над которым можно смеяться, все его падения были нивелированы, это было бы не смешно. Когда просто падает человек, не смешно, когда такой человек — смешно, потому что мы его видим, сочувствуем ему и в нём узнаём себя.

Кино от трагедии и комедии отказалось, может быть, правильно сделало, и приблизилось к драме. Из этого следует, что задача у нас — непосредственно воздействовать на зрителя здесь и сейчас с помощью проекции на экране. Никого нет — записаны мифы, звуки, а публика должна реагировать, она и реагирует.

Неизбежным был следующий шаг к мелодраме. Мелодраматические отношения от драматических отличаются упрощённостью восприятия. Произошло то, о чём я говорил. Если трагедия и комедия работают только на подготовленную публику, то драма уже готовит публику к появлению мелодрамы.

Мелодрама воспринимается всеми одинаково, поскольку есть специально изобретенный механизм, как давить коленкой на слёзные железы.

Оглядим наш киношный рынок: ничего, кроме аттракциона, построенного на мелодраматическом сюжете, где много стрелялок и леталок, и чистой мелодрамы, вы сегодня не увидите. Доходит до того, что даже инсценировки пьес Шекспира превращаются в мелодраму. Я обратил на это внимание, когда у нас прошёл сериал по Достоевскому «Идиот» несколько лет назад.

«Идиот» Достоевского — классическая трагедия. Герой встаёт на борьбу с роком, погибает — в данном случае ментально. Создатели сериала сделали из этого мелодраму, потому что иначе это не считывается, зритель не воспринимает. Вот уже ограничения, которые возникли. Кинематограф, будь искусством, придерживался бы высокого. Он бы вцепился в эти два жанра, которые театр вытягивали всегда, — трагедию и комедию.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 11

Но кинематограф понял, что без непосредственного воздействия на публику, без здесь и сейчас, никакие трагедии и комедии невозможны. Остаётся мелодрама с элементами комедии или трагедии. Все фильмы, снятые во второй половине XX века, даже те, которые я люблю, например «8 с половиной» Феллини, «Не горюй» Данелии, «Дети райка» Карне — мелодрамы с элементами комедии или трагедии. Кино другого не выдерживает.

И живопись бывает салонной, необязательно же живописи быть великой; это тоже вид искусства.

Почему я утверждаю, что кино не работает как искусство? Как ни странно, эту идею мне подсказал сначала Коппола, когда приезжал в Москву. Мы с ним в программе беседовали, и он сказал, что ненавидит все свои прежние фильмы, поскольку они у него на глазах рассыпаются и превращаются в труху. Он не может их смотреть, сегодня их не воспринимает.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 12
«Философские основания анализа кинематографического пространства» — тема диссертации Олега Аронсона

Как сказал хороший искусствовед, киновед и философ Олег Аронсон: если мы будем думать о кино как об искусстве и как-то оценивать его, то придём к парадоксу. Всё, что нам может понравиться в кино: музыка, актёрская игра, картинка — это узнавание знаковых форм искусства. Если вы выделяете что-нибудь одно, то никакого синтеза не получается. Значит, перед вами не произведение искусства, а некий аттракцион с потрясающим живописным рядом, театральной игрой актёров и музыкой, которая могла бы существовать без этого фильма.

То есть он утверждает, что как только мы хвалим что-то знакомое в кино, то оно моментально исчезает: как кинематограф оно перестаёт существовать. Я не очень с ним согласен, хотя понимаю, что он говорит. Но он подводит нас к одной очень важной мысли.

Если кино — не живопись, не музыка,
не актёрская игра, то что это?

Вахтангов изобрёл гениальную триаду существования театра — условия, при которых театр может существовать: автор произведения — интерпретатор, то есть театр, труппа, режиссёр — и зритель, а значит, время. Без этой триады никакого произведения искусства не получится. Вахтангов считал, что зритель есть время. Вы адресуетесь здесь и сейчас к этому конкретному зрителю. Театр вечен, потому что зритель уходит, театральные спектакли стареют стремительно; стоит измениться зрителю, то есть времени, и они погибают естественным путём, долгожителей пять-шесть, и то формальные спектакли: музыкальные, детские, комедийные.

Но когда уходит спектакль, остается память о нём, и эта память сакрализирует театр. Никто не знает, кроме двух-трёх отрывков, как там играл Качалов, или Станиславский, или Москвин, театральная постановка переходит в разряд мифа. Она выполнила главную задачу — воздействовала эмоционально, вызывая изменения, в том числе в мировоззрении человека, тогда, когда была адресована залу. Функция произведения искусства была исполнена.

Кино можно пересмотреть, и это его беда.
Это не позволяет кинематографу
называться искусством.

Кино начинает стремительно стареть с первого показа, гораздо быстрее, чем стареет зритель. И история кино, всего сто с небольшим лет, заставляет меня думать, что любой фильм, который считался шедевром в своё время и который можно пересмотреть сегодня даже специально подготовленному зрителю, не вызовет у него ни тех эмоций, ни того высокого подъёма, который вызывал у современников этого фильма.

Кино стареет быстро, поскольку в основу создания кинематографа заложен архаичный принцип. Сохранение мифа на плёнке. Если бы у нас были дневники Иисуса Христа, которые он вёл всю свою жизнь, никакого бы Иисуса Христа не было бы. Так и с кино: если бы мы потеряли безвозвратно плёнку, которая когда-то повлияла на тех, кто её смотрел первый раз в зале, мы говорили бы о произведении искусства, которое справилось со своей функцией. Но у нас есть возможность снять фильм с полки и пересмотреть его.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 13

Любой фильм старше 50 лет, проверял на себе, хотя, может быть, я туповат и эмоционально туповат, который вы сейчас ни поставите, ничего кроме музейного восприятия, в лучшем случае ностальгического, не произведёт.

Вы вспомните, когда в первый раз смотрели этот фильм и как он на вас подействовал. Значит,
кино как произведение искусства не хранится.

Мы приходим в Эрмитаж или Русский музей к давно знакомым картинам — им сотни, некоторым даже тысячи лет, мои любимые Фаюмские портреты, например. Я всякий раз испытываю почти то самое волнение, которое испытал, когда в первый раз увидел их.

Я очень люблю «8 с половиной» Феллини, но я не могу пересматривать этот фильм. Лучшее, что я вспоминаю: как заснул на первом показе, как обожрался этим фильмом на втором и как посмотрел его ещё восемь раз. «Кин-дза-дза!» подростком я смотрел 17 раз в кино, сейчас мне его включить страшно. Не осталось ничего, время ушло. Я стал другим. Как, по-вашему, мои дети спустя 15 лет будут воспринимать этот фильм так же, как я?

Искусство — это то, что прошло проверку временем. То, что хранится не в музее, а в человеческой культуре и памяти,
то, что не страшно пересматривать.

Актуальное искусство, если оно не искусство в классическом понимании, наверное, имеет свойство воздействовать на аудиторию здесь и сейчас. Когда мы в первый раз смотрим фильм, получаем духовный подъём, очищаемся, плачем. Никто не говорит, что хороших фильмов нет. Но как сказал Антониони однажды: хорошее кино — то, которое становится частью биографии зрителя. Когда ты не понимаешь: это Феллини сон приснился или это твои сны, это в твоей жизни реально произошло. Я первый раз увидел «Троицу» Рублёва и ошалел, хотя был слабо подготовленным и каждый раз, когда я её вижу, у меня слёзы наворачиваются, хотя я не религиозный человек. Действие не прекращается.

Если кино — это актуальное искусство, то есть может воздействовать только здесь, то зачем мы храним его? Зачем нам музейная пыль? Она никому, кроме историков кино, дивидендов не приносит. У человечества возникала проблема с хранением информации. Нам не на чем это количество информации хранить. В Индии 70 фильмов в неделю выпускается. Половина фильмов, которая у нас производится, до проката не доходит. У нас возрастает возможность производить фильмы, поскольку почти исчезли технологические барьеры: если раньше это было дорого и муторно, монтаж на столах, проявка плёнки, то сейчас левой ногой каждый может снять кино.

Кино по определению, по задумке — аттракцион, оно архаично. Всё современное искусство, которое нас, к сожалению, иногда окружает, литературно.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 14
Чёрный супрематический квадрат Казимир Малевич написал в 1915 году

Человек вам с абсолютной точностью расскажет, что он видел на инсталляции, и всё понятно будет. Чёрный квадрат Малевича — литературное произведение. Это не живопись: если вспомнить, где и когда он был повешен, то станет понятно, что все остальные функции к нему прилепили потом. Он впервые был повешен в красном углу и назывался «Современная икона» — это литературный образ, анекдот, написанный одной фразой. Потом искусствоведы XX века, которым жрать надо было, придумали, что это такая актуализация, которая привела нас к новой семантике.

Так и кино. Оно хорошо, когда вы сидите в зале, первый раз смотрите его, если повезло, то как произведение искусства. Как только вы увидели титры, оно начинает стремительно стареть у вас на глазах. Если вы ещё раз вернётесь к этому фильму в жизни, пожалеете, потому что не сможете получить те же самые эмоции, разве что ностальгические. Пройдут поколения, и кино не будет. В смысле, оно какое-то будет, может, там, 8D, голограммы, но того кино, которое мы чтим, создавая его историю, не будет. Только музейное. Ни один фильм, снятый человеком десять лет назад, не может у новой аудитории вызвать отклик, схожий с тем, который мы с вами определили как необходимость, если ты смотришь произведение искусства.

Я пересматриваю свои фильмы вслед за Копполой. Первый фильм я снял в 2001 году и очень его любил. Это был дебют, я очень хотел, чтобы он шёл четыре часа, но взял себя за шиворот и сделал всего лишь два с половиной. Я и сейчас иногда смотрю какие-то кадры, потому что вспоминаю, как они снимались, но знаю, что покажи его современной аудитории сейчас: всё, время ушло, этого фильма больше нет.

Фото С этой хохмой я приехал в Новосибирск 15

Недавно не сплю ночью, даже не выпиваю, щёлкаю каналы, по ТВЦ идёт мой фильм «Огни притона» — не знаю, кому они деньги платят, правда, мне точно нет. И я залип: смотрю и ловлю себя на мысли о ностальгическом, потом думаю: посмотрит сейчас этот фильм моя молодая жена, и ничего не будет, хотя прошло всего ничего, потому что если дело сделать честно, то ты живёшь в том времени, для которого это дело делаешь.

А времена у нас меняются стремительно и подло. И остаётся только флёр ностальгии. Выясняется, что кино снимать незачем, не на что и не для кого.

Единственное кино, которое хоть как-то претендует на произведение искусства — документальное. Оно может законсервировать время, для которого создано, и даёт нам сейчас, в другом времени, иллюзию непосредственного фамильярного отношения к тому времени, в котором документ был снят. И тут какие-то чувства могут возникать даже у неподготовленной публики. Хотя я могу ошибаться.

Загрузка...