Семёныч

Дмитрий Петров продолжает писать из-за решётки портреты своих соузников. В этот раз он рассказывает о встрече с бывшим оборонщиком, сгоряча приложившим соседку тупым тяжёлым предметом, и о тех, кто ему предлагал облегчить участь.

Мы ездили в один суд, и поэтому частенько сталкивались на этапах. Обычно он молча сидел в углу прокуренных этапных боксов. Немногим за шестьдесят, очки, благообразная бородка, брюки — словно их только что отутюжили. На фоне шумного молодняка в спортивных костюмах с надписью «Россия» он выглядел как существо с другой планеты. В третью или четвёртую встречу я подсел к нему. Тюремная этика позволяет без церемоний вступать в контакт с незнакомцами: общение здесь ценится высоко, особенно с интересными людьми. Он был мне интересен — я коротко представился стандартным арестантским профайлом: имя или «прицеп» (кличка), статья, номер камеры, минимум о своём деле.

— Николай Семёнович, — негромким приятным голосом ответил он, — можно просто Семёныч, меня здесь так зовут. Сто пятая через тридцатую.

У-ух, а вот это неожиданно. Если перевести с языка уголовного кодекса на русский, то «сто пятая через тридцатую» равно «покушение на убийство». Семёныч совсем не походил на убийцу, скорее его можно было заподозрить в экономическом преступлении: мошенничество, растрата, взятка на худой конец. А тут, гляди-ка, покушение на убийство. Я деликатно стал расспрашивать моего нового знакомца, и картина развернулась следующая.

Николай Семёнович всю свою жизнь проработал на оборонном предприятии, дослужился до начальника отдела. Когда с оборонкой у нас стало совсем плохо, Семёныч уволился и на несколько лет уехал жить в восточно-европейскую страну. Потом какой-то местный олигарх позвал его к себе советником, а заодно и возглавить один из фондов — вернулся.

Жизнь Семёныча текла спокойно, как воды большой сибирской реки.

Но в один миг всё изменилось. Давно тянувшийся конфликт с соседкой снизу — зловредной бабулей, постоянно вымогающей у Семёныча деньги — помутил рассудок бывшего оборонщика.

Во время очередной стычки он не выдержал, схватил молоток и жахнул бабке по голове.

Видимо, не очень сильно: сознание жертва не потеряла, кости целы, но кровь была.

Cherchez la femme — выражение из романа Александра Дюма-отца «Могикане Парижа»

Семёныч сам вызвал скорую и пошёл сдаваться в отделение полиции. Там его внимательно выслушали, оформили явку с повинной и завели дело по статье «Нанесение тяжких телесных повреждений». Но на первых допросах следователь — молодая неглупая женщина в очках — почему-то спрашивала не о деталях бытового соседского конфликта, повлёкшего «тяжкие телесные» у одной из сторон, а всё больше о работе Николая Семёновича да о том, чем он занимался за границей и что у него имеется из собственности.

Обескураженный советник олигарха отвечал, что собственности у него за границей нет, бизнеса тоже, и вообще, к чему все эти вопросы. Проведя несколько глубинных интервью относительно активов обвиняемого, умная тётечка-следователь исчезла, а её место занял молодой следователь — может, и не такой умный, но очень энергичный. Вместе со следователем поменялась и статья: «нанесение тяжких телесных» превратилось в «покушение на убийство». Пострадавшая тем временем быстро шла на поправку, съездила в санаторий и, бодрая и посвежевшая, на суде задорно заявила: да, мол, хотел убить, злыдень, не сомневаюсь, вы посмотрите на него — он же маньяк.

Судья с прокурором посмотрели — и за внешностью типичного представителя технической интеллигенции черты маньяка таки разглядели.

Словом, процесс шёл быстро, без сучка и задоринки. Никакие дополнительные доказательства собирать не надо — факты налицо (пришёл и ударил молотком), а умысел... а умысел в нашем суде доказывать не надо. Если следователь считает, что был умысел, — значит, был, и не важно, что говорит подсудимый, — следователю виднее.

— Ну и как у вас дело движется? — поинтересовался я у Семёныча на очередном этапе.

— Да вот, прокурор запросил десять лет...

— Ох, ну ни хрена себе! — присвистнул я и перешёл на ты. — Что-то многовато, Семёныч, и похоже, что с твоей делюгой не всё так просто.

Когда во время следующей поездки в суд я узнал от общих знакомых, что Семёнычу дали столько, сколько запрашивали, то есть десять лет, я окончательно укрепился в мысли, что тут дело нечисто. Десять лет за покушение на убийство — явный перебор. В это же время в этом же суде судили мужика, который по пьяной лавочке убил своего брата. Так вот этот потомок Каина получил восемь с половиной.

Приговор Семёнычу вызывал сомнения. И они вскоре разрешились...

Имя Каин стало нарицательным для злобного, завистливого человека, способного на подлости (необязательно на убийство) по отношению к самым близким людям

Если когда-то французы вывели формулу «шерше ля фам», предлагая считать женщину первопричиной всего, то в отношении нынешних российских силовиков действует другой принцип, кратко сформулированный одним американским рэпером: «Where are my money, bitch?!», или «Где мои бабки, сука?!»

— День добрый, Николай Семёнович, — с сочувствием в голосе сказал я при очередной нашей встрече в судебной «расконвойке». — Что, на ознакомление?

У осуждённых есть право после приговора ознакомиться с материалами дела, чем некоторые пользуются, особенно если подают апелляцию.

— Я тоже думал, что на ознакомление, но оказалось, что не совсем.

После чего Семёныч рассказал такое, от чего у меня, как здесь говорят, «брови осыпались».

— Представляешь, приезжаю я в суд на прошлой неделе — ну, думаю, почитаю протокол судебного заседания, посмотрю, всё ли с ним в порядке. И вот выводят меня в эту клетку для ознакомления — ну, знаешь, которая тут же в нашем подвале рядом с камерами находится. Спускается девочка-секретарша. «Ой, — говорит, — а протокол ещё не готов, но вы посидите тут, подождите немного».

Надо сказать, что «клетка для ознакомления», про которую говорил Семёныч, находилась здесь же, в конвойном помещении, куда доступ посторонним лицам — даже адвокатам — строго воспрещён.

— Сижу я, значит, как велено, — продолжил свой рассказ Семёныч, — и тут заходят двое в серых дорогих костюмах, представились сотрудниками какой-то коммерческой конторы, о которой я никогда не слышал. «Что, — говорят, — Николай Семёнович, десять лет вам дали? На наш взгляд, так очень много. Было бы справедливо, если бы на апелляции „перебили“ на три года условно. Согласны?»

— Что вам надо? — спрашиваю я у этих «коммерсантов».

— Да не так чтобы много, на балансе фонда, руководителем которого вы являетесь, есть здание, да-да, то самое, на центральном проспекте которое.

Передаёте здание другой организации — и через месяц идёте домой. Мы вот вам бумажки подготовили — осталось только подписать.

Птица-тройка — используется применительно к типу упряжи — коренник и две пристяжные лошади, употребляется также как поэтический образ России

— Я был в шоке от такой наглости! (Было видно, что Семёныч и сейчас ещё не до конца от неё оправился) Я начал им что-то говорить, что у меня нет полномочий распоряжаться этим зданием, и даже если бы были, то вряд ли я бы пошёл на это. А они мне: «Ну, вы пока подумайте, Николай Семёнович, а мы вас на следующей неделе снова в суд вызовем».

Я не знаю, чем закончились переговоры Семёныча с этими ребятами в серых костюмах и какова судьба бывшего оборонщика. Расспросы общих знакомых ни к чему не привели. Только вот как-то ночью мне приснились эти двое: превратившись в двух серых червей, они копошились в трупе лошади среди себе подобных. Проснувшись, я подумал, что лошадь эта, возможно, была одной из тех, что запряжены в гоголевскую «птицу-тройку». И тогда вопрос «Куда ж несёшься ты?» снимается с повестки за ненадобностью.