Ежегодно в Польшу приезжает более 100 тысяч россиян. Некоторые из них посещают бывшую страну соцлагеря не как туристы. Русские едут в Польшу, чтобы работать, учиться и жить. Близкая по культуре, но иная по уровню экономики страна похожа на Россию, — которая могла бы быть такой, если бы не... Она привлекает россиян исторической архитектурой, открытыми в сторону Европы границами и — чего скрывать — качественными и относительно дешёвыми продуктами. Автор Сиб.фм во время своей поездки по Польше в рамках журналистского проекта «МОСТ» встретился с четырьмя сибиряками, которые выбрали Гданьск, Краков и Вроцлав местом для жизни, и узнал, почему они променяли Сибирь на Европу.
Поезд готов начать движение после полутораминутной стоянки, когда я наконец замечаю в окно надпись на платформе, подхватываю сумку и оказываюсь в тамбуре. «Is it Rumia?» — спрашиваю на английском у парня, который примостился там же. «Yes, yes, Rumia!» — он спешно помогает мне открыть дверь вагона и скинуть вниз тяжёлый металлический трап ещё до того, как поезд тронется. Навигация на польских железнодорожных вокзалах оставляет желать лучшего, да ещё и в некоторых старых вагонах двери приходится открывать самим пассажирам, без помощи проводников или автоматики.
Румя — сельский пригород Гдыни, в свою очередь, входящей в агломерацию Труймясто – «Трёхградье» — вместе с Сопотом и Гданьском. Сюда в гости меня позвала пани Барбара Мосс. Она очень точно описала в фейсбуке дорогу от вокзала до её дома: типичные сельские домики, кое-где трёхэтажные «панельки», везде много зелени, отделённые от тротуаров велодорожки и магазинчики-«склепы» в отдельных «ракушках», уже закрытые: на дворе вечер пятницы. Во дворе над капотом старенького «фиата» склонились пузатые мужчины в спортивных трико, имитирующие ремонт чуда местного автопрома (125-ю модель «фиата» здесь выпускали, как «копейку» в СССР, — по итальянской франшизе), и заодно отмечающие пивом конец рабочей недели.
Очень похоже на дворик в сибирской провинции.
32,86 км² занимает площадь Руми
Квартира пани Барбары тоже напоминает типичную советско-российскую «распашонку». Мебель: диваны, столик, «стенка» с книжным стеллажом — как в квартирах, обставленных ещё в советское время. Язык здесь тоже звучит русский. Пани Барбара — Бася, как она просит, чтобы её называли, живёт здесь вместе с мужем — известным польским журналистом Петром, лично знающим Леха Валенсу, — пару лет, до этого они обитали в Варшаве. У них две кошки, полный холодильник и запотевшая «зубровка» на столе. На самом деле, пани Барбару зовут Татьяна, и она переехала в Польшу из Новосибирска три года назад.
С момента введения в 2007 году Карты поляка ей воспользовались несколько тысяч россиян. 10 лет назад Польша оформила свою концепцию миграционной политики, предвосхитив наплыв мигрантов из Азии, о котором так много говорят на российском ТВ. С 2014 году бюджет Польши ежегодно выделяет 30 миллионов злотых на поддержку этой программы.
Действительно, в Польше — что на севере страны, что в столице, что на юге — очень мало неславянских лиц.
Правительство Леха Качиньского разрешило репатриантам и прямым родственникам сибирских ссыльных, вплоть до третьего колена, претендовать на специальный документ, который позволяет получать на льготных условиях визу в страну и жить и работать здесь на тех же условиях, что и резиденты. Подспудно, конечно, поляки хотели восполнить рынок рабочих рук культурно близкими им славянами и избежать наполнения страны азиатскими мигрантами или арабами — поэтому Карту поляка сегодня получают не только россияне, но и украинцы, литовцы и белорусы.
Те, кто приехал в Польшу раньше и уже освоился с документооборотом, как и во многих других странах, строит бизнес на соотечественниках. «Я сама видела, в воеводстве целые очереди из украинцев: многие без знания польского языка, с неправильно заполненными документами, — рассказывает пани Барбара. — Здесь широко развит бизнес по оформлению любых документов:
и разрешение на работу, и побыт сталый, и мельдунек – в основном этим занимаются те, кто переехал сюда какое-то время назад, многие – мошенники.
Я в лицо узнавать их потом уже стала: они приходят как советники и переводчики в воеводство с переселенцем».
Спустя три года с момента получения карты сталого побыту вы можете претендовать на гражданство Польши
«Сталый побыт» — это документ, фиксирующий право на проживание в Польше, вид на жительство. «Мельдунек» — прописка в конкретном воеводстве — региональном административном управлении. Барбара, хоть и говорит на русском языке постоянно, даже с Петром — люди его поколения хорошо помнят язык “большого брата”, — уже наловчилась употреблять в речи польские слова и выражения. Она шла к переезду в Польшу долго. Говорит, что влюбилась в эту страну ещё в 1976-м, во время туристической поездки, студенткой. Впрочем, это знакомство с польской культурой не было для неё первым: в девятом классе она по случаю купила польско-русский разговорник, чтобы читать польские модные журналы, которые в её родной Новосибирск привозили туристы. Это, говорит Барбара, помогает ей сегодня общаться со сверстниками в Польше: она знает всех польских кинозвёзд того времени и может поддержать разговор о культурных веяниях Польши начала 70-х.
Твёрдое желание уехать из Новосибирска у Татьяны-Барбары появилось после того, как вскрылась семейная тайна: предки Татьяны были поляками — по призыву премьер-министра Петра Столыпина они отправились за Урал и обосновались в Сибири. Образованные и работящие поляки — Тадеуш и Барбара — быстро смогли заработать, построили мельницу и к революции имели в Барнауле собственный двухэтажный дом.
Возможно, именно поэтому от Татьяны, взявшей позже при переезде имя прабабушки, скрывали, кем был прадед.
Поляки в Сибири
История Сибири, как ни странно, с историей Польши связана неразрывно. В рамках аграрной реформы в начале XX века в Сибирь переселились более 3 млн крестьян из европейской части страны: только на современной территории одного Алтайского края осели почти 600 тысяч человек — пятая часть всего населения региона. Сколько среди них было поляков, точно неизвестно.
Но, по мнению историка Дмитрия Резуна, задолго до этого, в XVII веке, едва ли не каждый четвёртый житель Кузбасса был по крови поляком, а в Сибири оказался в результате ссылки.
К началу XIX века сибирские поляки практически полностью “растворились” в других народах, населявших Сибирь вместе с русскими: и ссыльными, и вольными переселенцами. Если бы не “новая кровь” в 30-60-е годы XIX века, в Сибири не сложилось бы сильного польского сообщества, о котором рассказывают до сих пор. В новой волне “полонизации” Сибири участвовали — вовсе не добровольно — повстанцы, организаторы мятежей против разделов Польши. Кого-то из них отправляли на войну на Кавказ, кого-то — в мирную Сибирь.
Термин «полонизация», который употребляют историки, вряд ли соответствует реальности. Поляки не проповедовали сибирскому люду свою веру, не учили их польскому языку и не заставляли брить бороды. Наоборот, польские сибиряки, сохраняя свою веру и свой язык, погружались в местную культуру и становились больше “сибиряками”, чем “поляками”. Во второй половине XIX века ссыльных поляков больше не привлекали на каторжные работы — они селились в отдалённых таёжных районах, словно староверы, и могли сохранять свою культуру, попутно изучая образ жизни сибиряков. Кроме того, ссыльным полякам разрешали брать в Сибирь семьи и даже оплачивали их содержание — 114 рублей серебром в год.
Возможно, оттого поляки и смогли сохранить свою идентичность за тысячи километров от дома, при этом тесно общаясь с русскими.
Винцент Мигурский, польский ссыльный, писал: «Проезжая по Сибири, я замечал и должен признать это прямо, что жители её, то ли потому, что тогда ещё недалеко ушли от естественного состояния и были неиспорченными, то ли предки их, заселявшие этот край, также были изгнанниками и отвергнутыми обществом, а отсюда почти у каждой семьи были свои традиции и воспоминания, то ли, наконец, потому, что, глядя постоянно на нескончаемые толпы проходящих арестантов, освоились с горем, а может, что самое верное, прониклись принципом житейской философии: «сегодня мне, а завтра тебе», но по отношению к нам они были чрезвычайно вежливы, услужливы и гостеприимны».
Полякам разрешалось строить костёлы, работать на должностях, требующих грамотности. Даже на рудниках и каторжных работах грамотные поляки находили возможность “устроиться”: Сибирь испытывала нехватку в квалифицированных специалистах, и их находили в получивших европейское образование ссыльных поляках, писал бежавший из сибирской ссылки в 40-х годах XIX века Руфим Пиотровский. Позже — уже в Париже — он выпустит книгу “Мой побег из Сибири”, где расскажет, как, пользуясь расположением управляющего Екатерининским винокуренным заводом под городом Тарой Тобольской губернии, избавился от кандалов, бежал по замёрзшему Иртышу, ночами передвигался от селения к селению, пока не оказался на берегу Балтийского моря и не покинул Россию навсегда.
Другие ссыльные приспосабливались к жизни на новой родине. Газета “Сибирь” в 1883 году писала: «По прибытии в Сибирь поляки не предались отчаянию, а стали заниматься торговлей, ремёслами и даже иногда хлебопашеством... Много способствовали развитию ремёсел и огородничества... колбасное, кондитерское и некоторые другие производства исключительно полякам обязаны основанием и развитием в Сибири.
До поляков здесь почти не было ни кафе-ресторанов, ни трактиров, ни порядочных гостиниц».
Без снега очень скучаю
40-50 дней в году держится снег на западе Польши
В жизни Антонины Диденко Польша появилась случайно. Они с мужем — сами родом из деревни Новоархангельское Томской области — в Гданьск переехали после десяти лет жизни в Южной Корее. “Мы соскучились по «родному духу» — и он здесь присутствует. Нельзя сказать, что мы соскучились по славянским лицам, например. В этом смысле, кстати, в Польше мне проще затеряться в толпе, если сравнивать с Кореей”, — смеётся женщина.
Мы сидим в «Старбаксе» на Грюнвальдском авеню в Гданьске, пьём местный латте в окружении дюжины поляков и довольно громко говорим по-русски — никто не оборачивается. Но девушка за стойкой, продавшая мне кофе, виновато развела руками, когда я спросил её, говорит ли она по-русски, чтобы определиться с выбором снеков.
“Говорят, что поляки с подозрением относятся к представителям других национальностей, — рассказывает Антонина. — Но я сама не сталкивалась с какой-то бытовой ксенофобией. Я хожу в магазины, с детьми на кружки, по улице – абсолютно без проблем. В магазинах, в ресторанах, на остановке я могу обратиться к кому-то – и всегда помогут и подскажут.
А ведь понятно, что я русская: как только ты открываешь рот, вне зависимости от того, на каком языке ты заговоришь, в тебе опознают русскую”.
В Польше — особенно в Гданьске — русскоязычных мигрантов достаточно много. В основном это украинцы — из-за происходящего в их стране они едут сюда целыми семьями и готовы наниматься даже на самую тяжёлую и неквалифицированную работу. В адрес украинцев очень часто можно услышать от поляков что-то вроде «понаехали тут!», признаётся моя собеседница. По отношению к русским поляки себе таких выражений не позволяют: во-первых, русских здесь действительно не так много, как украинцев, во-вторых, поляки понимают, что русские, которые здесь живут, — это люди более высокого социального уровня. Русские в Гданьске, как правило, — это сотрудники крупных технологических компаний, чьи филиалы расположены в Восточной Европе. Супруг Антонины, например, из таких: он работает в известнейшей южнокорейской IT-корпорации, и Гданьск для него — промежуточный пункт между Сеулом и Соединёнными Штатами Америки.
Артём Матвеев из Омска в Польше тоже по работе: в Сибири он работал в крупной IT-компании. После “крымнаша”, как он сам говорит, Артём существенно потерял в доходах в России и начал искать работу в Европе. “Сначала мне предлагали переехать в Румынию. Про Румынию я знал, что там живут цыгане.
Знания про цыган я черпал из фильмов Гая Ричи и наблюдений за Старым Кировском в Омске.
Поэтому выбрал Польшу”, — то ли в шутку, то ли всерьёз рассказывает 29-летний программист. По словам Артёма, Польша хорошо подходит для того, чтобы делать бизнес в сфере IT.
Местные — краковские — власти сделали хитрый ход: они дали налоговые льготы IT-компаниям. Как результат, все топовые компании имеют в Польше свои офисы: Google, IBM, AutoDesk, Luxoft, Epam, HCL. Это позволяет Кракову, где сосредоточена польская IT-индустрия, динамично развиваться и быть европейским центром технологий и IT-разработок.
Комфортно себя чувствуют в Польше и те, кого в России принято называть “индивидуальными предпринимателями”. “Здесь очень много малого бизнеса – от маленьких кофеен до крафтовых мастерских, — описывает Антонина свой район в Гданьске. -
Считается нормальным работать на себя, зарабатывать себе на хлеб своим трудом – неважно, физическим или умственным.
Нет какого-то разделения на касты”.
“Крафтовым предпринимательством” в Польше активно занимаются, например, мигранты из Белоруссии. “Здесь недалеко есть новая кофейня – её открыли белорусы, хозяйка сама печёт пироги”, — показывает Антонина в сторону улицы генерала де Голля. На праздники в польских городах обычно устраивают сезонные ярмарки, где собираются представители этого малого бизнеса: те, кто коптит мясо, рыбу, делает свой сыр. Каждый четверг в Оливе – районе на севере Гданьска – проходит ярмарка здоровой еды, которую поставляют туда малые хозяйства.
“При этом Польша – это такой «аппендикс Европы», — делится наблюдениями Антонина. — Тут другой уровень жизни. Средняя заработная плата в Польше – не очень высокая. Я слышала, что некоторые здесь живут и на 2-3 тысячи злотых (35-50 тысяч рублей) и считают, что «нормально» получают”.
Русские — особенно если это квалифицированные специалисты, в польское общество вписываются вполне удачно.
В Войнове есть Старообрядческий Свято-Троицкий монастырь
Несмотря на то, что польский язык ближе к белорусскому и интуитивно русским непонятен, они стараются вникать в его особенности, посещают языковые школы, стараются общаться с местными жителями на их родном языке. Поляки часто тоже идут навстречу им.
“Первое время, пока мы не купили машину, ездили с детьми в школу в автобусе, — говорит Антонина. – Когда пассажиры слышали русскую речь, многие смотрели настороженно. Но старики, бабушки, как правило, улыбались, глядя на детей”.
“Некоторые поляки, когда узнают, что ты из России, пытаются вспомнить русский язык — им это вроде как по приколу, — рассказывает Артём. — В среднем, зная как-нибудь польский и русский, можно с человеком договориться. При случае я стараюсь говорить по-польски для практики: понятно, что язык у меня “кривой”, но здесь лучше “кривой” польский, чем английский. Вот у молодёжи с английским проблем нет.
В Кракове много мощных вузов и много студентов. Но где-нибудь в автобусе или на почте английский бесполезен”.
Несмотря на то, что в Польше — Гданьске, Кракове, Вроцлаве — есть студенты из России, в кампусах русскую речь вы вряд ли услышите: даже иностранные студенты здесь свободно говорят по-польски. В русскоязычной группе студенты, конечно, могут говорить по-русски между собой, но если в группе присутствует хотя бы один поляк, все сразу переходят на польский, утверждают наши собеседники.
“Русских во Вроцлаве много, русскоязычных — ещё больше, — рассказывает магистрантка Вроцлавского университета Яна Карпенко. — Мой круг общения очень интернационален, я не стремлюсь специально общаться только на родном языке. Было даже время, когда старалась общаться на русском по минимуму, чтобы поскорее выучить польский, получше узнать польскую культуру.
Это необходимо для хорошего самочувствия в другой стране”.
Яна училась в томском университете и работала на местном телеканале. Говорит, что до того, как ей предложили участие в “обменной” программе двух университетов, с трудом могла бы даже назвать столицу Польши. В результате из четырёх студентов, приехавших во Вроцлавский университет из Томска вместе с Яной Карпенко, в Польше после окончания “обменной” программы остались все четверо. Сейчас в Томск она ездит только на каникулы. Как и у пани Барбары, её предки оказались в Сибири во время аграрной реформы Столыпина: безземельные поляки из-под Витебска, они снялись с места в Белоруссии и отправились за Урал в поисках земли, честного заработка и счастья. Но, как и в большинстве других семей, эта история в семье Яны никогда не обсуждалась серьёзно.
Яна абсолютно вписалась в своё польское настоящее. Она признаётся, что у неё ушло всего два месяца на то, чтобы привыкнуть к Европе, другому часовому поясу и незнакомому языку вокруг. Девушка из Томска, где заканчивается железнодорожная ветка, а до ближайшего крупного города — Новосибирска — ехать на маршрутке нужно пять часов, воодушевлённо даёт характеристики польским городам, которые уже успела объехать: благо, что от самой восточной до самой западной точки Польши — не более 600 км.
“Вроцлав — это перекрёсток культур. Ты попадаешь сразу в водоворот самых разнообразных культур, течений, событий, из которого не так-то просто выбраться.
История оставила везде свои следы, — описывает свою новую родину Яна Карпенко. — Вроцлав — город студенческий, пятая часть всех его жителей – студенты. Это очень энергичный город, множество известных корпораций имеют здесь своё представительство, среди них Nokia, Google, HP. Здесь огромная концентрация специалистов высокого уровня. Ну и нельзя не сказать про титул Европейской Столицы Культуры 2016. Вообще Вроцлав очаровал с первого взгляда, открытостью, уютом, чувством защищённости”.
Бывший житель Омска Артём уже как типичный житель Кракова кривится при упоминании о туристах. Их здесь так много, говорит он, что в “высокий сезон” местные жители стараются уехать из города, чтобы не делить его с туристами. Компания, в которой Артём Матвеев работает, иногда даже оплачивает сотрудникам такое “бегство” из города на время праздников: арендует автобусы или велосипеды. “Но в целом Краков – очень культурный и туристический город: здесь много театров, музыкальных групп, постоянно проходят фестивали фейерверков, марафоны”, — признаётся он.
Иностранной речи на улицах Кракова, Гданьска, Варшавы, Вроцлава становится всё больше. В языковых школах вместе с русскими польский язык учат эмигранты из соседнего полушария: бразильцы, австралийцы, японцы, американцы.
“Многие иностранцы в Польше оказались по любви”, — улыбается Артём. Свою жену он привёз, однако, из родного Омска.
Не совсем Европа: об опыте переселения из Сибири в Прагу
Тезис о “переезде по любви” подтверждает история пани Барбары. С её мужем Петром они познакомились, когда она ещё жила в Новосибирске. Узнав в конце 80-х от матери о польских корнях, она захотела узнать больше об исторической родине — и, поскольку средств на переезд в то время не было, хотя бы ментально приблизиться к ней. Её упорству стоит позавидовать. Трижды Барбара приходила в католический костёл Новосибирска, и трижды ей отказывали в крещении: женщина говорит, что 30 лет назад католические священники в Сибири боялись религиозных неофитов и видели в них агентов КГБ.
Несколько лет Барбара проработала с новосибирским польским обществом: в ответственный момент из-за интриг руководителя организации она едва не осталась без “карты поляка”. “Возникли претензии к руководителю общества: она не отчитывалась о формировании бюджета общества – а ведь там поступали деньги из Польши, были членские взносы, проводились платные мероприятия, — рассказывает Барбара о том, как устроена внутренняя жизнь польской организации. — Но любой, кто задавал руководителю вопрос на эту тему, попадал в опалу, многие старые члены общества перестали посещать встречи.
Но я продолжала, я писала статьи в газеты, в том числе и зарубежные – рассказывала о новосибирских поляках.
Я подавала заявки на Карту поляка, но каждый раз мне ставили палки в колёса со стороны руководства польского общества в Новосибирске. Повезло, что я в то время уже была знакома с консулом Польской Республики в Иркутске – а ведь документы подписывает именно он”.
Сегодня Барбара Мосс — почти полноправная полячка, она говорит на польском, ходит в польские магазины, читает польские газеты — они лежат в её квартире в недрах журнального столика. Барбара настроена к действующей российской власти критически — она читает блог Навального и пользуется тем, что в Польше не закрыт доступ к зацензурированным в России СМИ. Не похоже, что она скучает хотя бы по чему-то, что осталось в Сибири, но разорвать связь с родиной не может — видно, что сдерживает свой пыл только из уважения к позиции мужа — ярого поклонника Путина и внешней политики Кремля.
Пани Барбара Мосс, урождённая Татьяна из Новосибирска, объясняет своё отношение к оставленной Родине и родине новой так:
“Здесь очень тепло относятся к полякам, которые остались в Сибири – почти романтическое, с чувством вины: «Вам там так тяжело жилось!»
Это и про то, что в России проблемы с демократией, и про погоду – меня до сих пор спрашивают: «Как вы там по улицам ходили зимой?» Когда вспоминаешь Новосибирск в деталях: что снег не чистят, что грязно, что морозы бывают в 40 градусов, — конечно, другое отношение возникает к той Родине. Но без снега очень скучаю. Не по морозам скучаю, а по зиме. Здесь другая широта, здесь в четыре часа дня зимой садится солнце. И снег – в Сибири он отражает свет, покрывает землю. А здесь – такая серость! Несколько месяцев всё вокруг и без листвы, и без снега. Ностальгия такая...”
“Что я имею ввиду под патриотизмом? — переспрашивает Антонина из Гданьска. Она тоже смотрит канал “Дождь” и читает блог Навального, но сомневается в том, что оппозиционного политика ждёт успех в нынешней России. — Мои дети должны учить русский язык, знать, что за праздник девятого мая отмечается, что такое православная Пасха. Тут приходится прикладывать усилия, чтобы сохранять русскую культуру.
Родина – это родители, это твой дом, это друзья, это твоя школа. Я против того, чтобы говорить, что в России всё плохо”.
300 тысяч лиц польского происхождения, согласно польским источникам, может проживать в России
“Россия в какой-то мере остаётся для поляков загадкой, и всех она коснулась в той или иной форме — или язык учили, или история как-то связала, или просто необъяснимое желание познать её, — объясняет Яна из Вроцлава — я всем собеседникам задавал вопрос о том, как они относятся к России, находясь здесь, в Польше. — Возможно, это иллюзия, и есть равнодушные, но негатива по отношению к России в Польше точно нет”.
О России в Польше думают больше, чем о Польше в России. Это подтверждают все, с кем я говорил. Зашкаливающий патриотизм поляков опирается на “общего врага” — испокон веку его видят в России. Но — и это удивительно, насколько поляки умеют разводить два понятия, — не в русских. Когда на следующий день я рано утром в воскресенье, около девяти часов, жду свой поезд на станции Румя, я замечаю в здании вокзала маленькую библиотеку. Несмотря на ранний час, она работает, а за столом, листая журнал, сидит пожилой лысый мужчина в синей майке. На обложке его Do Rzeczy — право-либерального журнала, симпатизирующего евроскептикам и консерваторам — премьер-министр Ярослав Качиньский с интервью, в котором — как я узнаю позже — политик говорит о том, какие захватнические планы Кремль вынашивает в отношении Польши.
Мужчина поднимает голову, когда я спрашиваю разрешение его сфотографировать и уточняет: “Skąd pan przyjechał?”
“From Omsk. From Siberia, Russia”, — отвечаю я.
“О! Я был в Омске в 80-м году! — восклицает он с акцентом, но на русском языке. — Мне очень понравилось! У вас такой красивый город!”
Подпишитесь на нас в Telegram
