Директора театров, как правило, фигуры не публичные. И делами они занимаются обычно хозяйственными — необходимыми, но неинтересными. Исключений немного. Новосибирскому оперному в этом отношении повезло — его директор Борис Мездрич в театральной среде считается одним из самых эффективных менеджеров. Его присутствие гарантирует театру и блестящий состав, и всегда спорный, но яркий репертуар, и насыщенную фестивальную жизнь. Чем на самом деле занимается директор театра, Борис Мездрич рассказал Сиб.фм.
Мы работаем после шести вечера, условно говоря. До шести государству важно, сколько человек выпустил шайб, болтов наточил или написал программ. А после шести тому же государству важно самочувствие, состояние, которое гражданин испытывает уже за пределами рабочего времени. Вот это принципиально. И механизмы влияния здесь другие, и финансирования другие.
Первый эшелон — это затраты на новые постановки, поддержка идущего репертуара, создание инфраструктуры фестивалей вокруг театра, приглашение ведущих мировых звезд для участия в наших спектаклях.
Практически все премьеры новосибирского оперного последних десяти лет вызывали бурные споры. По какому принципу вы выбираете режиссеров?
Ситуация такая: я ведь не ищу специально на постановки людей, которые создадут некий шум. Есть, например, режиссер, который создаст шум точно. Я фамилию назову — Серебренников, например. Мне очень активно предлагали его на постановку.
И что, не взяли?
Нет. И никогда не возьму.
А почему?
Потому что я посмотрел его работу в Мариинском театре. Потом я кое-что почитал в интервью, посмотрел еще кое-что... Он не будет здесь работать.
Я ничего не имею против товарища Серебренникова, не знаком даже с ним, но работать он здесь не будет, пока я работаю.
Потому что его принципы базируются не на художественных, и даже не то что бы на политических, а на каких-то социальных ориентирах. «Социальные» я бы в кавычках сказал. Потому что это такой низкий уровень социальности. Но шум он создает, фонит сильно. Я не беру людей, которые фонят. Я стараюсь приглашать людей, которые вызывают интерес своей работой.
Опера Римского-Корсакова «Золотой петушок» в постановке Кирилла Серебренникова идет на сцене Большого театра
Например, Чернякова?
Например, Чернякова. Вот «Аида» — это же была совершенно новая эстетика оперная, новая для нас. Но если это убедительно сделано, в художественном плане убедительно, в музыкальном, и в режиссерском, и в сценографическом — тогда это событие.
Сам процесс постановки — все это было очень интересно. И мы, конечно, тут просто жили.
Последние три недели я приходил домой в районе двенадцати, а ровно после часа ночи раздавался звонок. И мы с Дмитрием Феликсовичем Черняковым проводили телефонную планерку на разных, так сказать, температурах. Полчаса, сорок минут, не меньше. Я ему сказал: «Черняков, я попрошу, чтобы когда я умру, на моей могиле написали мое ФИО, год рождения, год смерти, а в качестве эпитафии — сотовый номер твоего телефона!»
Он будет у нас ставить еще что-нибудь?
Мы ведем переговоры. Я с ним недавно встречался, с Митей. Там непросто у него сейчас с графиками. Он очень хорошо относится к нашему оперному, я думаю, что мы придумаем с ним какую-то затею, которая интересна будет и ему, и театру, и зрителю.
А с новым главным дирижером они сработаются?
Опера «Жизнь с идиотом» была написана по рассказу Виктора Ерофеева
Я не хочу вторгаться на территорию будущего главного дирижера. Я никогда так не делаю, ни в одном театре. У него пространство должно быть свободным, потому что иначе здесь невозможно. Он сам должен быть абсолютно свободен.
26 опер написал Джузеппе Верди
А вообще — это вечная дискуссия: кто кому мешает, дирижер режиссеру или режиссер дирижеру. Я могу рассказать крайне острую ситуацию, когда мы выпускали «Жизнь с идиотом». Тогда главным дирижером был Калагин. Он ставил Верди, Верди и только Верди. Я год слушал: «Что мы делаем?» — «Верди». — «А на будущий сезон?» — «Опять Верди». А что, кроме Верди нет композиторов больше? Но потом, в итоге, я его все-таки убедил попробовать Шнитке. Стали работать, спектакль сложный. И режиссер спектакля, Генрих Барановский, сразу сказал: «Дирижер спектакля должен быть на каждой режиссерской репетиции. Не важно, главный он в театре или нет».
Обычно в практике такого не бывает, обычно режиссерские репетиции второй дирижер «машет», а основной — репетирует только с оркестром. А потом, где-то на финише, они уже соединяются. А тут Барановский потребовал совместной работы. Постоянной. Потому что мне, говорит, надо, чтобы я понимал всё. И товарищ у нас не захотел, дирижер спектакля этого. Пришлось по ходу игры заменить его на другого. Главного дирижера — заменить. Я исходил из здравого смысла и профессиональных интересов. Всё. Лирики никакой.
1,5 миллиарда человек в 125 странах мира одновременно смотрели прямую трансляцию андерманновской постановки оперы «Тоска»
А нынешнего главного дирижера по какому принципу подбирали?
Тут же есть небольшой круг людей в театре, которые профессионально этим занимаются. С ними все обсуждается, не только со мной одним, и мы должны вначале выработать тип, который нам нужен, безотносительно фамилии, а потом уже, в рамках этого типа, искать варианты.
Сначала образ, а потом кандидатура?
Да. Мы искали сейчас дирижера, прежде всего профессионального, с очень хорошим темпераментом, с хорошим вкусом, с широким кругозором. Который имеет уже профессиональную репутацию высокую в музыкальном сообществе. И при этом молодого — тридцати-сорока лет.
А солистов в труппу подбираете как?
По появлению персонажей. Тенора нужны, допустим, или баритоны. Конечно, типаж важен. И из консерватории нашей студентов берем, и из других театров приглашаем, хотя исключения есть.
На роль Виолетты в фильме Андерманна «Травиата в Париже» претендовали более 700 солисток. Маэстро выбрал выпускницу Новосибирской консерватории Этери Гвазава
Могу рассказать вообще случай уникальный. Это было в мае. Приехал известный итальянский продюсер Андреа Андерманн сюда с последним фильмом своим. Я с ним давно знаком. И он проводил для новой постановки прослушивание в кинотеатре «Победа», в маленьком зальчике с роялем. А вечером мы с ним должны пойти поужинать. Я освободился раньше, пришел в «Победу», зашел в этот зальчик, там человек двадцать сидели, и шло прослушивание, заканчивалось уже. Ну я сел, послушаю, думаю, тоже — интересно.
Люди выходили, молодые все, в основном девушки, пели. А я сидел. Выходит еще одна девушка и поет из «Травиаты» арию Виолетты. А там есть момент, когда из-за кулис слышен голос главного героя. И она говорит перед этим: «Мне подпоет Володя», и показывает на парня, который передо мной сидит в зале, спиной ко мне.
И вот наступает время закулисного пения этого Володи. Я вот как сидел, мне просто аж плохо стало — это супер голос, ну супер просто. Я так думаю: «Ничего себе!» Человек сидит, я лица не вижу, думаю, может, я его все же знаю?
Почти сразу и прослушивание закончилось. Там еще пару человек было. И я говорю сразу:
— Иди сюда. Ты откуда вообще такой? Кто ты такой?
— Программист, — говорит.
— Новосибирский?
— Да.
— Консерватория?
— Нет, — говорит, — я четыре года отучился в Бауманском институте, потом сюда переехал и окончил НЭТИ.
Говорит, что его жена — концертмейстер новосибирской консерватории, и они живут в Новосибирске. Он программист, системщик, что-то там где-то работает. Я говорю: «Голос-то откуда взялся? Пел где-то?» Нет, нигде, просто дома со слуха, нот не знает. Арии классические все со слуха выучил. На итальянском.
Оперное пение требует сильного голоса, который может наполнять большой зал и быть слышным на фоне оркестрового сопровождения
Взял у него номер телефона, отдал своим. Через две недели договорились прослушать. Три раза слушали — сперва в кабинете, небольшим кругом заинтересованных. Потом под рояль в зале, уже народу побольше слушать пришло. И через два-три дня — с оркестром, на сцене. Он впервые в жизни пел под оркестр, без репетиций спел. Впервые в жизни. И оркестр ему аплодировал — оркестранты, когда поддерживают, они смычком по струнам постукивают, это как бы аплодисменты, от оркестра. Он работает сейчас у нас, он уже спел в опере «Князь Игорь» и в наших концертах.
Какая у него фамилия?
Володя Кучин. Он сейчас в Фаусте репетирует — одной из главных премьер сезона.
Вы в Ярославле почти два с половиной года проработали, по новосибирскому оперному скучали?
Там вообще... не моя территория. Ареал не моей жизни. Не мое. Там очень своеобразная ментальность. Другая страна. Абсолютно. Кажется, что близко от Москвы, но такой вакуум всего — и энергетики, и профессионализма. Там есть отдельные уникальные люди, например, Александр Петров, который за «Старика и море» Оскара получил. Мы с ним подружились. Еще там есть некоторые люди, но все приезжие. Вот Сергей Пускепалис приехал, хороший парень очень.
До революции в России считалось, что лучшие официанты и половые — из Ярославля
Пускепалис — это актер? Он у Попогребского в «Простых вещах» играл?
Да, он актер, киношный. За «Как я провел этим летом» он же получил Серебряного медведя в Берлине. И он режиссер очень хороший, и в московском «Современнике» отличный спектакль поставил, и у меня главным был два года. Мы за это время четырнадцать спектаклей выпустили. Когда я пришел, посещаемость была 52%. Там зал большой довольно, 924 места. Так вот, в 2008 году 52% было, а сдал я 89,7% среднее по
После возвращения что-то принципиально новое в работе появилось?
Мы через социальные сети продвигаться начали, потому что система «человек-человеку», она очень важная, и мы должны войти в нее. Это новая для нас тема, с этого сезона начинаем.
А еще?
Интернет-продажу ввели, но это скорее удобство покупки. А у человека должно сначала желание появиться пойти. Выход в оперу и вообще в театр — это определенная процедура, это некая церемония, я бы сказал. Поэтому мы, конечно, всячески содействуем тому, чтобы у человека было хорошее настроение и с момента покупки билета, и во время спектакля, и после спектакля. Чтобы воспоминания остались. Наша продукция, наш капитал — это воспоминания человека. А они могут вернуться и через десять лет, и через сколько угодно.
Ведь мы только для того и работаем, чтобы вот это ощущение после театра сохранялось.
Подпишитесь на нас в Telegram
