В последнее время Российскую академию наук жёстко критикуют за пассивность в строительстве «национальной инновационной системы». Считается, что учёные не могут или не хотят предоставить отечественному бизнесу достаточный выбор прикладных разработок, способных стать новыми высокотехнологичными товарами «Made in Russia».
В ответ представители РАН заявляют, что институты Академии наук генерируют массу полезных разработок, но российские бизнесмены ими абсолютно не интересуются, поскольку имеют другие, более лёгкие возможности для извлечения прибыли. Собственно, их не так много: «прильнуть к скважине», «прильнуть к бюджету», «встать на товарно-денежные потоки». Кому не повезло, предпочитают выводить средства за рубеж. И никакие уговоры правительства не могут изменить эту печальную картину, потому что деньги, как и вода, «в гору не текут».
Европейская ассоциация бизнес-ангелов (EBAN) приняла решение провести свой очередной конгресс в апреле 2012 года в России
Чтобы как-то преодолеть патовую ситуацию, руководство РФ пошло на создание так называемых «институтов развития» — специальных инвестиционных фондов, уполномоченных тратить миллиарды бюджетных рублей на поддержку инновационной деятельности. Но заметного всплеска деловой активности на этом направлении не произошло.
Руководители фондов уже заговорили о «катастрофе с инновациями», вызванной, как считается, дефицитом качественных заявок и отсутствием бизнес-компетенций у претендентов на инвестиции. Этим оправдывают не слишком впечатляющие результаты работы самих фондов: скажем, «Фонд посевных инвестиций» Российской венчурной компании, призванный инвестировать в высокотехнологичные стартапы на ранних этапах становления бизнеса, за два года своего существования «посеял» всего 35 проектов (причём 20 из них представлены московскими фирмами).
Фонд «Сколково», уполномоченный поддерживать перспективные разработки на стадии завершения исследований, выдал пока лишь 40 грантов. И это всё, на что способна Россия?
Трудно поверить, что наша огромная страна населена исключительно недоумками, не склонными к инновационной деятельности и абсолютно не способными к предпринимательству.
Как-никак в России сотни тысяч специалистов заняты в науке и в высшем образовании. Неужели учёные действительно не могут придумать и осуществить ничего полезного, причём в условиях максимального благоприятствования со стороны государства?
Попытаемся ответить на этот вопрос на примере из деятельности Сибирского отделения Российской академии наук. Более года назад в Новосибирске началась история, поначалу похожая на волшебную сказку про замарашку Золушку, получившую уникальный шанс выбиться в принцессы. Правда, пока без счастливого конца.
Тест на рак
Аспирант новосибирского Института химической биологии и фундаментальной медицины Владислав Милейко проснулся знаменитым 15 декабря 2010 года. Накануне сам президент Д. А. Медведев на грандиозном форуме в Сколково вручил ему «Зворыкинскую премию», присуждаемую лучшим молодым инноваторам России. Милейко получил её за работу «BrEp-тест. Высокоточный метод ранней диагностики рака молочной железы».
Рекордно чувствительный и высокоспецифичный тест, способный выявлять начальные стадии онкологического процесса по анализу крови, был разработан под руководством Павла Лактионова, возглавляющего группу клеточной биологии в вышеупомянутом институте. Работа полностью закончена с точки зрения науки: написаны статьи, сданы отчёты по грантам, получен патент. А что дальше? Дальше перспективная разработка была обречена отправиться на пыльную полку, в компанию ко множеству других прикладных достижений сибирских учёных. К этому в Академгородке давно привыкли, а привычное со временем начинает казаться нормой.
Рак молочной железы — наиболее частая форма рака среди женщин, поражающая в течение жизни от 1:13 до 1:9 женщин в возрасте от 13 до 90 лет
Против печальной судьбы несостоявшейся инновации неожиданно восстал младший член исследовательской группы, аспирант Милейко. Ему, сыну врачей, показался диким факт невостребованности столь необходимого практическому здравоохранению теста. Общеизвестно, что рак груди хорошо излечим на ранних стадиях, но, к несчастью, почти ничем не проявляет себя в этот период. Миллионы женщин во всем мире обращаются к врачам слишком поздно.
— Раковые клетки быстро делятся и быстро отмирают, продукты их распада попадают в кровоток, и там их можно обнаружить, — объясняет суть методики Владислав Милейко, — это известный подход, но заслуга группы Лактионова состоит в том, что мы догадались искать раковую ДНК не в плазме крови, как было принято, а на поверхности кровяных телец. Туда, как выяснилось, «налипает» масса фрагментов ДНК погибших раковых клеток, уже достаточная для точного анализа.
Теперь можно почти со стопроцентной достоверностью обнаружить самое начало опухолевого процесса, а кроме того, тест помогает контролировать качество лечения.
Методику можно настроить и под другие онкологические заболевания, но мы начали с рака груди, потому что он самый массовый и хорошо поддаётся излечению на начальной стадии. Я не вижу причин, по которым наш тест не может встать на вооружение медицины. Он не требует дорогого специального оборудования, каких-то особых знаний и навыков от рядовых специалистов здравоохранения. Положительная экономика тоже просматривается: при внедрении в широкую практику один анализ будет стоить примерно 500 рублей, а нуждается в регулярных обследованиях практически всё женское население страны, особенно после 45 лет. Естественно, потребуются время и определённые затраты, чтобы из лабораторной методики сделать общедоступную. Мы готовы уложиться в два года, сейчас дело только за инвестициями.
Старшие коллеги благословили аспиранта заняться коммерциализацией разработки. После торжественной церемонии награждения в Сколково об инновационном тесте на рак узнала вся страна, хорошую новость разнесли по миру информационные агентства.
Казалось бы, что ещё нужно, чтобы в научную лабораторию выстроилась очередь из инвесторов? Но удача почему-то отвернулась от Влада Милейко. Президентская премия в миллион рублей давно потрачена на лабораторные нужды. Владислав разрывается между диссертацией и перепиской с российскими венчурными фондами, которым поочерёдно направляет свой проект. Заявка вызывает неизменный интерес, менеджеры фондов начинают задавать уточняющие вопросы.
— Я уже собаку съел на стандартных требованиях фондов и могу отвечать без запинки, — рассказывает Владислав, — но вопросы у них заканчиваются, а дальше — тишина... Просто перестают реагировать на мои письма. Так и остаётся загадкой, чем же плох наш проект.
Деньги, деньги, дребеденьги
Ответ на загадку вообще-то лежит на поверхности: государственные венчурные фонды молчат потому, что не видят в проекте Милейко возможности собственной быстрой прибыли.
То, что дело обстоит именно таким образом, подтвердил в нашем недавнем разговоре в технопарке новосибирского Академгородка Михаил Харузин, управляющий по инвестициям «Фонда посевных инвестиций» Российской венчурной компании. Он пожаловался, что чрезвычайно низкий процент из поступающих заявок соответствует требованиям фонда. А они простые — высокая прибыльность проекта и быстрая окупаемость инвестиций.
Насколько быстрая? Один-два года максимум. Почему такие жёсткие требования? Потому что это бизнес, инвесторы входят в проект на правах совладельцев и вправе рассчитывать на реальную отдачу в понятном будущем. Собственное финансовое благополучие господина Харузина и других функционеров «институтов развития» зависит от прибыльности инвестиций, а вовсе не от того, сколько инновационных бизнесов они сумели создать.
Но постойте, это ведь деньги не новоявленных венчурных капиталистов из РВК, Роснано, Сколково и прочих структур, а наши с вами — деньги налогоплательщиков.
Почему мы должны вкладываться в сомнительный получастный бизнес этих людей? Получается, что государство выделяет миллиарды рублей с целью компенсации недостатков «сырьевой» экономики, не заинтересованной ни в каких инновациях, а распорядители этих средств опять ищут только лёгкой наживы? Проще всего им вообще не заморачиваться с инновациями, а держать миллиарды на депозите в банках. Но начальство теребит, и поэтому приходится придумывать легенды об отсутствии качественных заявок. «Институтам развития», в идеале, требуются российские Цукерберги, способные стремительно создавать огромные состояния из воздуха. Такие проекты действительно в дефиците, поэтому вершина достижений венчурного инвестирования в России — удачное вложение одного из фондов в разработку программного обеспечения для ресторанного бизнеса. Проект действительно «выстрелил» — и обозначил потолок инновационных притязаний России.
«Насколько я помню, мы до сих пор не произвели ни одного приобретения, разве что приобретали таланты, что, по мне, одна из лучших вещей, которые можно было сделать». Марк Цукерберг, разработчик и основатель Facebook
Так стоит ли Владиславу Милейко и другим серьёзным учёным тратить время на общение с государственными венчурными фондами? Ни одна наукоёмкая разработка не сможет стать высокоприбыльной за один-два года, тем более в не самом благоприятном для малого и среднего бизнеса климате российской экономики.
Но ведь есть ещё Фонд «Сколково», который, теоретически, должен поддерживать перспективные разработки на стадии научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ. Там для прошедших экспертизу проектов выделяются не инвестиции, а гранты. Владислав Милейко выполнил все первоначальные требования фонда — зарегистрировал фирму, разработал бизнес-план, нашёл иностранного партнёра. В результате в список резидентов Сколково новосибирец попал, но дальше дело не двигается.
— Молодой инноватор Милейко, заслуживший признание на самом высоком уровне, имеет шанс получить грант «Сколково»? — спросила я у советника президента этого фонда, депутата Государственной Думы от Новосибирской области Ильи Пономарёва.
— Думаю, не имеет, — огорошил меня депутат. — Я несколько раз слушал презентации этого проекта — там, к сожалению, не просматривается серьёзный бизнес-подход.
— А вы помогите, если проект действительно не дотягивает. Есть же для этого специально обученные люди — инновационные менеджеры. Наверняка уже пол-Москвы ходят с крутыми дипломами МВА, неужели никого нельзя привлечь в помощь учёным?
— Опять же, это дело инициаторов проекта, — считает Илья Пономарёв. — Фонд «Сколково» таких услуг не предоставляет, а если бы даже захотел, то толковых инновационных менеджеров в области фарм-индустрии в России раз-два и обчёлся. Милейко, если он надеется довести проект до победы, обязательно нужно бросать науку и самому становиться предпринимателем.
Зарплата инновационного менеджера с опытом работы от
Характерно, что о недостатке бизнес-компетенций у потенциальных инноваторов особенно любят рассуждать «околоинновационные» чиновники, никогда и простой торговой лавки в России не державшие, не говоря о более серьёзном бизнесе. Возможно, по этой причине они не замечают (или не хотят замечать), что сами российские «институты развития», неумело срисованные с западных образцов и выдернутые из тамошнего контекста, лишены опоры в экономической реальности России и не способны выполнять порученную им роль.
Как может быть успешным венчурный бизнес в стране, где деградировал реальный сектор экономики, где нет конкурентной среды, не действует юридическая защита интеллектуальной собственности, отсутствует спрос на инновации?
Российским «институтам развития» нельзя признаваться в собственной несостоятельности — неровен час, деньги заберут, вот они и обвиняют в ней изобретателей и учёных.
А для имитации деловой активности проводят бесконечные тренинги, конференции и пышные инновационные форумы по всей стране.
Анатолий Чубайс возглавил новую кафедру в МФТИ, где будут готовить специалистов по инновационной экономике
Инновационные проекты Милейко и многих других разработчиков из Академгородка достойны того,чтобы целенаправленно опекать их на государственном уровне, выращивать в тепличных условиях бизнес-инкубаторов, «за ручку» выводить на мировой рынок. Когда наукоёмких бизнесов станет много, они сами создадут экономическую среду, настроенную на инновационное развитие. Кто-то скажет, что подобная государственная политика — это патернализм, социализм и вообще тупиковое направление. Но около двадцати лет назад по этому пути пошла соседняя Финляндия и добилась впечатляющих результатов, в короткие сроки став инновационным лидером Европы. Как ни фантастично это звучит, в Финляндии государственная поддержка инноваций не является чьим-то бизнесом. При этом функционирует превосходно.
«Приют убогого чухонца»
— Размах и продуманность национальной инновационной системы Финляндии просто поражают, — рассказывает директор технопарка новосибирского Академгородка Дмитрий Верховод, недавно летавший изучать опыт соседей. — Увиденное сильно контрастирует с прежними впечатлениями: я был в Финляндии в начале
Финляндия считается страной победившего хай-тека, а её национальная инновационная модель признана одной из наиболее эффективных в мире
Как мы успели понять, нынешняя инновационная система Финляндии построена на противоположных принципах по сравнению с российской. У нас действует госпрограмма по строительству технопарков, а там все они частные, но на создание такого предприятия можно получить льготный кредит. А вот финансовая поддержка стартапов — задача, в первую очередь, специальных фондов, создаваемых государством и муниципалитетами. Местные власти очень заинтересованы в строительстве технопарков и в развитии большого количества инновационных бизнесов: город получает качественные рабочие места, а местный бюджет — налоги. На всей территории Финляндии действует Государственное агентство по развитию технологий и инноваций Tekes, имеющее всего две задачи: организация качественной экспертизы инновационных проектов и раздача грантов стартапам. Менеджеры агентства получают хорошую зарплату и не имеют права заниматься бизнесом. Самое интересное, что сотрудникам Tekes ставят в вину, если в их зоне ответственности слишком велик процент успешных проектов — это означает, что чиновник боится рисковать и может отвергнуть самую ценную заявку по причине её принципиальной новизны, нестандартности. А вот российский чиновник порой и рад бы поддержать оригинальную идею, но боится, что в случае возможного неуспеха к нему придёт прокурор и строго накажет за безрезультатно потраченные бюджетные средства.
Финляндия входит в десятку стран, которые имеют самое большое количество патентов на душу населения, зарегистрированных в Европейском патентном бюро и Патентном бюро США
Господдержка инноваций в Финляндии начинается с оплаты независимой экспертизы. Потом, если бизнес-проект одобрен, он может получить из государственных и муниципальных фондов до 95 процентов от всех требуемых на развитие средств. По мере того, как бизнес вызревает в бизнес-инкубаторе, а потом в технопарке, доля господдержки снижается, но даже на этапе выхода продукции на зарубежной рынок может составлять до 30 процентов затрат. Такие условия позволяют начать своё дело практически любому толковому человеку, в том числе студенту. Выход на собственный инновационный проект считается целью обучения в вузе, финские университеты отчитываются количеством созданных студентами и преподавателями стартапов. Поскольку образование и наука стали делом прибыльным, сюда потекли частные деньги, в стране начал бурно развиваться венчурный бизнес.
У нас много говорят о необходимости снижения налогового бремени для инновационных компаний. Но министерство финансов боится, что тогда все, кому ни лень, объявят себя инноваторами, и бюджет потеряет доходы. Финны эту проблему решили радикально, там ни у кого нет налоговых льгот. Господдержка идёт строго адресно, а вот в сфере налогообложения все равны.
Если подытожить, то главное отличие финской инновационной системы от российской состоит в том, что в Финляндии существует мощная поддержка инновационных бизнесов на начальном этапе.
Можно сказать, что там роль американского частного «бизнес-ангела» выполняет государство (и муниципальные образования). У нас чем-то похожим занимается только «Фонд развития малых форм предприятий в научно-технической сфере», больше известный как «Фонд Бортника» — но его возможности невелики. Остальные «институты развития» хотят иметь дело с уже состоявшимися бизнесами, а как тот же Влад Милейко сможет его начать? Молодёжь рвётся заниматься инновационным предпринимательством, если судить хотя бы по летней и зимней школам Академпарка. Студенты и молодые учёные приходят в технопарк со своими идеями бизнесов, а в результате интенсивной двухмесячной работы с наставниками из числа состоявшихся предпринимателей идеи превращаются в интересные проекты и «обрастают» командами исполнителей. Их бы поддержать на этом этапе, да некому. Гранты по
В 2011 году Россия поднялась на четыре позиции в рейтинге благоприятности деловой среды Doing Business-2012 и заняла
Слушаю Верховода и вспоминаю напутствие, с которым губернатор Василий Юрченко обратился к выпускникам Летней школы Академпарка: «Проекты у вас очень интересные. Теперь вы, ребята, должны толкаться локтями, конкурировать, бороться за внимание инвесторов». Какие инвесторы? Зачем мы обманываем молодёжь и делаем вид, что живём при развитом капитализме? «Африканские» места России в мировых рейтингах благоприятствования бизнесу не позволяют надеяться на приток инвестиций в реальный сектор экономики и уж тем более в инновации. Что-то изменить могло бы только государство, но оно упорно пытается воспроизвести среди родных осин американскую систему продвижения инноваций, для которой в России категорически нет условий. А всякие там «чухонцы» нам не указ...
Сейчас настроения «наверху» меняются. Уже поговаривают, что надежды на малый инновационный бизнес не оправдались и нужно переключить финансирование на оборонные исследования и разработки внутри крупных госкорпораций. То есть там, где затхлый разум, никогда не знавший конкуренции, куёт устаревшее оружие, от которого отказывается наша собственная армия!
Ладно, если выбросят на свалку виртуальное Сколково и другие столичные распилочные конторы, но наш-то новосибирский технопарк вполне настоящий, НГУ ещё держит марку, академическая наука не может не рождать новые полезные идеи — если она наука. Всё это так и останется невостребованным в России?
Владу Милейко я пытаюсь помогать из чистого упрямства. И ещё потому, что не могу выбросить из памяти мучения близкой подруги, долго погибавшей как раз от рака груди.
Как можно лишать людей реального шанса на спасение от этого ужаса? Почему 20 триллионов рублей нужно вкладывать в смертоносный металлолом, а не в программу борьбы с онкологией?
Учёные говорят, что в стране немало ценных разработок, которые могли бы принести России и настоящее уважение мирового сообщества, и немалые деньги.
Разные состоятельные и ответственные деятели, до которых позволяет добраться журналистская профессия, с неизменным интересом выслушивают историю замечательного теста на рак, но лично у них всегда находятся дела поважнее. Разговор обычно заканчивается предложением свести Влада Милейко с деловыми партнёрами на Западе. С обязательным пояснением, что в неведомую сибирскую лабораторию никто вкладываться не будет, а в толкового парня с идеями — очень может быть. Кто бы сомневался! Только вот Влад и многие другие светлые головы из Академгородка не соглашаются уезжать, потому что не хотят верить очевидному: им ничего не светит на родине, пока тут есть чего качать и «пилить». Я даже термин придумала для этого юношеского заблуждения — «гормональный оптимизм». Хотя именно он иногда позволяет людям ходить сквозь стены, двигать горы и совершать другие невозможные дела.
Присоединяйтесь к дискуссии!
Лично я хочу жить в стране, где наука востребована, где можно выявить и вылечить онкологию на ранней стадии, где есть достойная работа для образованной молодёжи, не горящей желанием посвятить жизнь карьере чиновника или спекулянта.
Подпишитесь на нас в Telegram
